Вот в этом-то и заключался фокус. Селение, разрушенное войной и землетрясением, жило на экране под лозунгом: «Хлеб, любовь и фантазия», нищета скрашивалась капелькой фантазии и не столь любви, сколь секса. Словом, это было одно из первых произведений того вульгарного жанра, который получил ироническое название «розового» или «фольклорно-эротического» неореализма. За серией «Любовь и фантазия» последовала серия с утешительным названием «Бедные, но красивые»… Полюбившиеся зрителям неореалистических фильмов внешние атрибуты вроде бы сохранялись, но социальная сущность и подлинное уважение к народу были выхолощены. Неореализму удалось на какое- то время изгнать из итальянского кино фальшь, пошлость, риторику, банальные готовые образы и фразы, но не прошло и десятка лет, как они, беря реванш, с удвоенной силой полезли обратно на экран.
Да полно, стоит ли теперь, спустя столько лет, нападать на этот показавшийся нам таким жизнерадостным и разыгранный с такой опереточной легкостью фильм? Вероятно, все же стоит, ибо объективно он явился вехой и своего рода символом. Именно с него начался тот процесс поглупления, глубокого кризиса итальянского кино, который ныне приводит к столь печальным результатам. Опасность подобных фильмов многие предвидели еще в момент их появления.
Вот что теперь вспоминает писатель Альдо Де Яко. Вместе со своим другом — ныне покойным писателем Луиджи Инкоронато — он отправился впервые смотреть «Хлеб, любовь и фантазию» в кинотеатр в одном из народных кварталов Неаполя. «Мы уже кое-что знали об этой комедии и шли смотреть ее так, как шпионят за врагом, желая определить, насколько велики его силы. И нас раздражала не столько Берсальера на экране, сколько то, что кинозал был набит битком, в отличие от тех кинотеатров, где демонстрировался «Умберто Д.»… Мы были в отчаянии… Все было приглажено, искажено, подделано, кроено-перекроено, чтобы обмануть зрителя… От заряда ярости и мятежа, содержавшегося в итальянском неореализме, создавшем «Пайзу», «Земля дрожит» и множество других фильмов, абсолютно не осталось и следа…». Де Яко и Инко- ронато были возмущены этой лентой. Выйдя из кино, Инкоронато несколько раз повторил: «Ну вот, это поворот… Нас убили, зарезали».
Конечно, тогда рано было говорить о смерти итальянского прогрессивного кино; оно дало еще немало значительных имен и произведений, в нем проявились интересные поиски, оно находило новые интересные формы, но как цельное направление, как своеобразное художественное явление в послевоенном мировом искусстве оно умирало. В этом смысле «Хлеб, любовь и фантазия»—действительно поворотный момент в истории итальянского кино, первый удар по демократическому искусству, рожденному эпохой Сопротивления.
Как глубоко были правы Де Яко и Инкоронато, понимаешь теперь, смотря некоторые новые итальянские фильмы. Какую досаду и раздражение вызывают они, какой наивной и невинной кажется ныне Берсальера в своем ситцевом платьице по сравнению с секс-красот- ками конца 60-х и начала 70-х годов!
Героиня фильма с красноречивым названием «Терзай меня, терзай, но только досыта лобзай!» — одним из самых пошлых коммерческих опытов режиссера Ди- но Ризи — деревенская, девушка; герой его — безработный парикмахер; в фильм вкраплены «фольклорные» номера — песни и танцы. Но «народная» жизнь показана в этой ленте настолько фальшиво, что могла бы порадовать не только режиссеров «розового» неореализма, но и деятелей фашистского министерства «народной культуры», ратовавших как раз за то, чтобы Италию представляли в фильмах некоей опереточной «страной солнца и песен». Есть в фильме Ризи и элемент «современности» — комедийный образ немыслимо одетого, длинноволосого модного портного, к тому же глухонемого и гомосексуалиста… Горько смотреть на талантливого актера Уго Тоньяцци, кривляющегося на экране в этой роли.
Столь же тягостное впечатление оставляет и фильм, сделанный на значительно более высоком уровне,— «Драма ревности» режиссера Этторе Скола. В нем играют прославленные актеры, впервые составившие дуэт: Моника Витти и Марчелло Мастроянни. Это «жестокая народная драма». Сорокапятилетний рабочий (Мастроянни) влюбляется в молодую цветочницу (Витти), но она делит свою любовь между ним и юным продавцом пиццы… Мастроянни в ослеплении ревности убивает Витти и постепенно опускается, становясь живописным нищим, бродягой… С подлинной народной жизнью эта стилизованная псевдоверистская псевдодрама (псевдо, ибо все повествование ведется в ироническом ключе, со снисходительной улыбкой), хотя герой ее и рабочий, разумеется, не имеет ничего общего.
Комментарии закрыты.