Не ахти сколько денег, но все-таки. Торговал в Бруклине, все в том же квартале, около школы. Травка, порошок… Я даже про тройную дозу вспомнил, смекнул, что никто этим не промышляет. Я все хотел придумать, как бы так сделать, чтоб меня приметили, понимаете? Стал отдавать по пять гильз за три доллара. На самом деле так оно было и раньше — пять за три, но только теперь шли не сигареты, а порошок. Не знаю уж, что произошло, но все теперь предпочитают порошок. Подавай им порошок, и все тут. А ведь это одно и то же. В общем, я и это смекнул.
А еще я стал… никогда не забуду. (Смеется.) Купил я как-то унцию «золотишка» *. И сам не заметил, как мы с дружками почти все и выкурили. Тут я спохватился: «Черт возьми, что же это я? А деньги?» Пулей в дом, заглянул в дядину комнату, а там на окне — майоран 2, ну, я его и выдернул. Растер листья и перемешал с травкой. Возвращаюсь и говорю: «Вот вам еще». И вернул свои деньги. А они забалдели. У меня глаза на лоб полезли. Надо же, думаю. Сижу, а они говорят: «Вот это сила», а я им: «Ну да», а самого смех разбирает. Ну, я и стал так делать, сдирать с них деньги. А потом вот еще что придумал. Смешивал уже не пополам и гильзы начинял слоями. Травкой начинял по чуть-чуть оба конца и серединку. Закуриваешь — пахнет травкой, потом до середки добираешься, и в конце тоже пахнет травкой. Уж не знаю почему, но они от этого балдели. Так оно и шло.
Подойду я к школе и играю в мяч или еще во что. Люди заходят в парк и спрашивают: «У кого есть покурить?» Я прекращаю игру, лезу в карман, вытаскиваю, что им нужно, и опять за мяч. А от них и другие узнают,
кто чем торгует, и вот в один прекрасный день я беру и сажусь уже в определенном месте. Когда торговля не клеится, я выкрикиваю: «Травка, порошок!» На тот случай, если забредет кто и? новеньких. Но обычно сидишь и обязательно кто-нибудь к тебе подойдет и спросит: «У кого тут травка?» «У меня,— отвечаешь,— а тебе какую?» И все. Марихуаны я продавал немного, не хватало денег на нужный вес. В плохую погоду не густо, а в дождь — вообще ничего.
Грабить я не грабил, ни взломами, ничем таким не занимался. Не знаю почему, только душа у меня к этому не лежала. Был у меня приятель, Ларри, так он без конца меня уговаривал: «Давай обчистим дом». А мне и хочется, и колется. Вроде бы я и на взводе, но еще не настолько — понимаю: лучше не надо. Подойдем мы к дому, погляжу я на него, а потом на Ларри, вздохну, придумаю какую- нибудь отговорку и смоюсь. Не мог я на это пойти. Героин продавать мог, но совесть-то у меня все-таки была. Я знал, что это такое, когда тебя обворовывают, потому и не хотел обворовывать других. Приходишь домой, включаешь свет, а ничегошеньки-то и нету. Торговать героином я мог, а красть — нет, совесть не позволяла.
С тех пор как я второй раз обосновался в машине, прошло больше года. Мне вот-вот должно было стукнуть восемнадцать, и я решил: пора наведаться домой, вдруг я смогу вернуться. А то живешь как неприкаянный. Прихожу, стучусь. Мать сперва не хотела меня впускать, держала дверь на цепочке. Но я ей сказал, что мне больше некуда деваться. А в машине уже тесно. Тогда она заявила: если хоть что-нибудь, что-нибудь произойдет, духу моего здесь не будет. И я перебрался домой. Ведь на улице что? Тоска. Каждый день одно и то же. Ошиваешься на углу, пьешь пиво, балуешься травкой, промышляешь куревом. Поначалу это занятно—вроде как в новинку. Но проходит год, а перед тобой одни и те же лица. Все те же улицы, бульвары, люди, магазины, все те. же жучки ‘…
И вот однажды я сказал: «Кажется, я знаю, что мне делать». Вытащил унцию марихуаны — все, что у меня было,— и высыпал на пол в автобусе. «Кончено»,— говорю. Взял и высыпал. Провалиться мне на этом месте, если вру. Я ехал на заднем сиденье. Ехал и думал. И решил: «К черту!» А травка лежала у меня в кармане, я вытащил ее и высыпал на пол. Взял и высыпал. Выбросил, можно сказать, все свои деньги. Вот, думаю, я с этим и разделался, может, теперь все переменится?
Комментарии закрыты.