Ей двадцать два. Недавно окончила Мичиганский университет. Имеет степень бакалавра искусств и опыт библиотечной работы. По окончании учебы целый год преподавала по специальной программе, субсидируемой из государственного бюджета. Но вот срезали фонды. «Я страшно расстроилась, была просто вне себя от негодования. Работа меня увлекла, я отдавалась ей всей душой, знала, что мы приносим пользу. Тяжело, когда выбивают почву из-под ног». С тех пор она без работы — четырнадцать месяцев.
Живет вместе со своим другом. «Через три недели мы с Джеком поженимся и уедем в свадебное путешествие на Ямайку. Я уже смирилась с мыслью, что, когда мы вернемся, мне уже не будут выплачивать пособие по безработице. Скорее всего, придется устраиваться на почасовую работу».
Срок государственного контракта истек в июне, а о том, что новые исследования финансироваться не будут, я узнала только в октябре. Так что летом получилось что-то вроде приятной передышки. Конечно, мне было непривычно: не надо каждый день рано вставать, торопиться на работу, но, с другой стороны, разве плохо отдохнуть летом? Просто замечательно. Правда, я знала, не надо рассчитывать на то, что осенью обязательно получу работу. Так что полной уверенности у меня не было. Но я успокаивала себя: «В прошлом году волновалась, и напрасно. Предложили место даже без предварительного собеседования». До этого мне, можно сказать, не приходилось искать работу — мне ее преподнесли на блюдечке с голубой каемочкой. Вот и надеешься, что так будет и дальше.
А в октябре, с потерей работы, все переменилось. Я ощутила поляую свою беспомощность. Стала раздражительной. Работу принялась искать лишь в январе — всю осень сидела дома и поедом себя ела. «Что толку от моего диплома? — говорила я себе.— Бездельничать меня не научили, а чему научили — тем я заниматься не хочу. Что же получается? А то, что я осталась с носом. Что же теперь делать?» Никак не могла придумать, что теперь делать. Единственное, на что я могла рассчитывать,— стать, если повезет, секретаршей, а это куда хуже, чем торговать в какой-нибудь паршивой лавчонке. (Смеется. )
Наконец решила: пойду в университетский центр по распределению специалистов. Разволновалась. Ну хорошо, думаю, у меня есть кое-какие способности, этого не отнимешь. Я разбираюсь в искусстве, умею рисовать. Правда, у меня нет склонностей ни к бухгалтерскому делу, ни к канцелярской работе, ни к торговле, ни к распродажам. Зато у меня есть такие качества, как, на пример, чувство ответственности. (Смеется.) Качества не деловые, не поддающиеся определению. Пойду-ка я туда, думаю, вдруг мне там помогут. Условились с одним человеком о встрече, пришла и объяснила, чего бы мне хотелось. «Перебирайтесь в Даллас»,— посоветовал он. «Почему?» — удивилась я. «Перебирайтесь в Даллас или Хьюстон,— повторил он.— Здесь вам работы не найти. Вы сумеете найти работу только там».— «А вы не можете помочь мне? — спрашиваю.— Подскажите хотя бы, что можно подыскать?» — «Возьмите,— говорит,— справочник профессий. Вон ту толстую книгу. Все, что я могу вам предложить,— это посмотреть ее, может, вы и отыщете там дело, которое придется вам по душе».— «А что дальше?» — спрашиваю. А дальше я должна была написать резюме, обойти все агентства общественных услуг и подать не меньше шестисот заявлений. С просьбой о предоставлении мифической, насколько я поняла, работы. На тот случай, если вдруг подвернется что-нибудь такое, чем я смогу заниматься последующие десять лет. Когда я об этом услышала, то чуть не расплакалась. «Не может быть,— сказала я,— что найти работу так трудно. Не может быть».
Я была просто раздавлена. Но все-таки написала кучу резюме и стала следить за объявлениями в газетах. Ничего подходящего. Всюду требовались люди без квалификации. В официантки идти я не хотела. Канцелярской работы — вообще никакой. ,В колонке «Профессии» три четверти объявлений приглашают медсестер. Одним словом, ничего подходящего. Мне удалось раздобыть государственный бюллетень, где печатаются объявления о найме «специалистов». На работу, которой меня не обучали. У меня же просто был диплом, дающий право искать такую работу.
Меня вечно преследует мысль: «Что же теперь делать?» Можно бы пойти и в секретарши, но печатаю я неважно, а главное, я не хочу быть секретаршей. Я в любой момент могу устроиться у Вулворта 1 или Мак-Доналда 2, но, черт побери, я не хочу работать ни у Вулворта, ни у Мак-Доналда.
Я хочу заниматься чем-то стоящим. Найти применение своим умственным способностям. Знаете, в средней школе и в колледже, там все время говорили: «Ну, .женщины, как только выйдете отсюда, сумейте показать, на что вы способны». «Женщины тоже люди»,— заявляли они. И вот тратишь шесть лет жизни на то, чтобы вычеркнуть из памяти предыдущие пятнадцать и доказать всем: «Эй, вы, я тоже личность. Я что-то могу. Я в СЭМОМ деле чего-то стою». Не успеешь поверить в себя, как получаешь тычок в зубы: «Видали, нашлась личность! Да ты никем, кроме секретарши, быть не можешь. Знай свое место».
Я стала наведываться в центр по безработице. Беседы с некоторыми сотрудниками оставляли у меня очень неприятный осадок. «Что бы вы хотели?» — обычно спрашивали они. «Быть занятой полный рабочий день и получать приличную зарплату».— «Полный рабочий день и приличная зарплата — такой работы у нас нет. Мы можем предложить вам — вот, пожалуйства, только неполный день и зарплата небольшая».— «Этого не хватит даже на то, чтобы уплатить налоги»,— возражала я. «Извините, но это все, чем мы располагаем». Лишь один раз — один-единственный! — нашлась работа, которую я, может, и получила бы. Нужно было менять микрофильмы в кинопроекторе. Только и всего. Неделя, кажется, неполная, но оплата неплохая. Я позвонила туда, и выяснилось: у них лежит уже триста заявлений. (Смеется.) Как видите, шансов почти никаких.
Комментарии закрыты.