Первым делом я пошла и переговорила с сотрудницей из отдела кадров. Надо сказать, что я была крайне наивна и не представляла себе, каковы порядки и нравы в обычной, рядовой компании. Я не могла поверить, что меня уволили по каким-то личным мотивам. Поговорила я с этой сотрудницей, и, по-моему, ей стало меня жаль. Она полистала мое досье и увидела, что до сих пор моя работа заслуживала самых высоких оценок. Не странно ли, сегодня тебя хвалят, а завтра ты уже не подходишь. Она спросила меня, что же все-таки произошло, и я рассказала, что посмела возразить начальству. Поглядела она на меня и говорит: «Как же вы могли сделать такую глупость?» И я поняла, что ей уже приходилось с этим сталкиваться — это было, есть и будет.
Тогда я подумала: «А что, если обратиться в Анти- дискриминационный комитет — там ведь занимаются охраной прав при приеме на работу, так, может, они мне помогут?» Я написала жалобу, и сотрудник комитета заверил меня, что свяжется с компанией, изучит мое досье, поговорит с моими коллегами — словом, все выяснит. Но ему не удалось это сделать. Когда он написал письмо и сообщил, что на них поступила жалоба, они ответили, что подобные вопросы не в его юрисдикции. Вот так-то. Я поняла: дело глухо.
Примерно в это же самое время мне позвонили из профсоюза. В компании, где я работала, уже несколько лет пытались создать профсоюзную организацию, а я была членом первичной группы содействия. По правде говоря, они уже проводили выборы уполномоченных в 1971 году, и их здорово прокатили. Но вот в Национальное управление по вопросам трудовых отношений поступило несколько жалоб, и в двенадцати случаях компанию уличили в противозаконной деятельности. Поэтому они стали готовиться к новым выборам. Они позвонили мне и спросили, не хочу ли я с ними сотрудничать. Я тотчас согласилась. Я сказала: «Ну что, ребята, начнем?»
Это было в ноябре, через месяц после того, как меня предупредили об увольнении. Я доработала до января, потом перешла на пособие по безработице и все свое время посвятила профсоюзу. С января по апрель я только и жила что организационными заботами. Это очень похоже на политическую кампанию. В какой-то момент в это погружаешься — и все, не можешь оторваться. На любой другой работе как: в девять приступаешь, в пять заканчиваешь и напрочь о ней забываешь. Но организационный процесс так захватывает, что становится твоим кровным делом. Я проводила собрания, сочиняла тексты листовок, брошюр, чего только не приходилось делать. Но самым важным было общение с людьми. Я объясняла, какие у профсоюза возможности, убеждала в том, что профсоюз необходим. Меня подогревала злость на компанию, ведь они меня вышвырнули. А вообще, чем больше я узнавала, что творится в мире бизнеса и что компании вытворяют с людьми, тем больше я ужасалась. Очень скоро у меня это перестало носить характер сугубо личной вендетты. Я убедилась, что профсоюзы — единственная форма защиты трудящихся, и, по-моему, мне и других в этом удавалось убедить.
До тех пор пока я не включилась в профсоюзную работу, я не очень-то задумывалась над тем, на каком положении держали меня в компании все эти семь лет. Я знала, что занимаю очень низкую должность, что она не соответствует той работе, которую я фактически выполняю. Но моя наивность мешала мне соотнести собственную ситуацию с экстенсивной политикой компании. Не скрою, время от времени до меня доносились кое-какие слухи. С людьми что-то там случалось, но я предпочитала этого не замечать. По-моему, если бы я посмотрела тогда фактам в лицо, я бы тут же выступила на стороне потерпевших и гораздо быстрее потеряла бы свое место. Но пока это не коснулось меня лично, я бездействовала. А тут, разговаривая с людьми, я обнаружила, что многие из них пережили то же самое. Ведь за что у нас увольняли? За то, что люди отказывались выполнять работу, выходящую за рамки их обязанностей, ведь держали их на низких должностях. Эта компания так привыкла эксплуатировать своих служащих, что считает, все ей будет сходить с рук. Возмутительно!
Конечно, все, что рассказывают, приходится делить надвое. Не все — хорошие работники. Есть и лодыри. Но я столкнулась с людьми — а их было немало,— над которыми компания просто-напросто надругалась. Вот, например, одна женщина, она проработала там лет пять, не меньше. Работу ее оценивали очень высоко. И вдруг компания ввела в действие директиву «ДиП» — «дисциплина и поведение», идиотизм ужасный. Они стали тщательно следить, как человек себя ведет при тех или иных обстоятельствах, и фиксировали это. Например, если сотрудник брал за свой счет больше двух дней в году после того, как использовал дни, полагающиеся ему по болезни, его увольняли. Так вот, эта женщина спросила у своей начальницы, что означает «год»: с января по декабрь или же считая с того дня, когда ее взяли на работу. Начальница пообещала, что узнает и скажет ей. Но так ничего и не сказала. Эта женщина взяла два дня за свой счет, а потом — еще один день, потому что у нее заболел ребенок. И ее уволили. Хотя работа ее заслуживала всяческих похвал. Она подала на них в суд, ее восстановили, но зато понизили в должности. Правда, жалованье ей сохранили то же самое. Работа там — ни уму ни сердцу, и это ее страшно удручало. Я-то по крайней мере дала им отпор, как мне кажется. А ведь сколько людей в силу разных причин не смогли за себя постоять. Они так цеплялись за работу, что готовы были вытерпеть от компании что угодно, лишь бы их не выкинули.
Комментарии закрыты.