Он живет на стоянке для жилых автоприцепов неподалеку от города Гонсалес, штат Калифорния, с женой Консуэлой и четырьмя детьми. Оба они сельскохозяйственные рабочие. В их доме на колесах тесно, но чисто и прибрано. На самом видном месте висит на стене большой образ девы Марии. Четверо малышей то дерутся, то плачут, то смеются, то просят есть; этот ребячий оркестр — постоянное звуковое сопровождение нашего разговора. Молодой человек, которого мне представляют как родственника Хуана, вернувшись домой, усаживается на ступеньках трейлера и подозрительно поглядывает на магнитофон. Хуан говорит по-испански уважительным, немного смущенным тоном, каким разговаривают бедняки, стараясь оказать честь своему гостю. Консуэла время от времени вмешивается в разговор, чтобы выразить свое несогласие, подчеркнуть какой-нибудь момент или предложить нам еще картофельного супа.
Мне сорок девять лет, и в первый раз я попал сюда, в долину Салинас, в 1967 году. Родился я в Мексике. Отец оставил нам после смерти немного земли в деревеньке, расположенной в восемнадцати часах езды на автомобиле от границы с Техасом. Но земля родила плохо, орудий для ее обработки у нас не было, а урожая не хватало, чтобы всем нам прокормиться. Вот в конце концов мы и подались из родной деревни кто куда. Шестнадцати лет я в первый раз нелегально перебрался через границу в Техас. Переплыл Рио-Гранде. Таких нелегальных иммигрантов, которые вплавь через реку сюда, в Штаты, попадают, «мокрыми спинами» зовут. Дальше так и пошло: как начинается сезон, я тайком проникаю в Техас и работаю на полях. Ну, а как узнал, что здесь, в Калифорнии, больше платят, я честь честью иммигрировал в Штаты и получил вид на жительство. Это в 1967 году было. С тех пор мне уже не приходилось так мучиться. Ведь в Техас-то я все время вплавь да вплавь пробирался, чуть не тонул сколько раз! А плыть нужда заставляла. Я ни от какой работы в полях не отказывался, все делать умею.
А вот сейчас не работаю — с месяц уже. Жена тоже никак работу не найдет. Обычно я договариваюсь чере^ подрядчика. Он нанимает меня поденно и отправляет в поле трудиться на какую-нибудь компанию или фермера. В это время года я должен бы был помидоры убирать — сезон уборки месяца два-три длится. Но тут вышла такая загвоздка. В прошлом году подрядчик, на которого я работал, передал меня на помидорный сезон в одну компанию. Там проводились профсоюзные выборы, и союз Сесара Чавеса одержал победу. Компания отказалась вести с Чавесом переговоры. Тогда союз объявил забастовку. Она недели две продолжалась. А в этом году все, кто работал там в тот сезон, никак работу не могут получить. Подрядчик представил компании список своих рабочих — человек восемьсот. Меня тоже в тот список включил: я ведь всегда раньше работал на эту компанию. Но, как видно, в компании повычеркивали из того списка всех, кто у них в прошлом году работал. Может, они боятся новой забастовки. Только, на мой взгляд, это смахивает на дискриминацию. Они все равно должны были предоставить работу тем, кто участвовал в прошлогодней истории: ведь они же законно победили на выборах! Однако компания решила действовать иначе: оставила прежнего подрядчика, но заменила всех неугодных рабочих.
Консуэла: С тех пор как появился Чавес, работы стало меньше.
Хуан: Я думаю, Чавес тут ни при чем. Это компании не желают переговоры с ним вести — знают, что он повышения заработков добьется. Многие фермеры ни за что не хотят платить больше: предпочитают вообще поля не засевать, а если уж засевают, то такими культурами, которые поменьше обработки требуют. Когда-то вся эта долина салатом-латуком была занята, но латук очень трудоемкий. Поэтому-то фермеры на виноград теперь перешли — на виноградники всего четыре месяца в году рабочих нанимают. А как приходит пора урожай снимать, из Техаса наезжает орава всякого народа. Проработают сезон и обратно катят. Так что Чавеса, по-моему, винить не в чем. Во многих компаниях его союзу не хотят давать работу, несмотря на победу на выборах.
Но главное все-таки в том, что здесь стало слишком уж многолюдно. Особенно в долине Салинас. Ведь здесь и климат хороший, и заработки лучше. Рабочим на полях тут платят больше, чем где бы то ни было. Вот все и прут сюда.
Никогда не видал, чтобы столько людей спрашивали работу, как в этом году. Идешь к подрядчику наниматься, а он уже нелегальных набрал под самую завязку. «Очень жаль,— говорит,— нету у меня работы».
Этих нелегальных тоже можно понять: в Мексике совсем гроши платят. А жизнь там дорогая, даже очень. Вот они и переправляются через границу сюда. Подрядчики всегда платят меньше. Я работаю у подрядчика, потому что в компании устроиться не удается. Попробуй получи там работу, когда они могут сколько угодно нелегальных взять.
Тут ведь как дело обстоит? Работы нет. Если служба иммиграции нагрянет сегодня и вышлет некоторых, завтра работа будет. У нас, легальных, работы станет, по-моему, больше, даже если просто примут закон, о котором шло столько разговоров и который должны были принять: чтобы штрафовать хозяев за то, что нанимают нелегальных. А сейчас получается так: служба иммиграции выставит их за границу, они выждут неделю-другую и снова сюда возвращаются. Я слыхал, что теперь кое-кого из них не просто до границы доставляют, а аж до Леона или Гуанахуанто довозят, так что они больше не возвращаются. А если и возвращаются, то по крайней мере не сразу. По-моему, решить этот вопрос может лишь одно: правительство должно раз и навсегда выслать нелегальных. А то сейчас всем работы не хватает, и легальным и нелегальным. Правда, я и сам как нелегальный начинал. (Смеется.) Вспоминаю свои техасские времена: как по месяцу, по два сидел без работы и держался только благодаря грейпфрутам, которые удавалось украсть.
Комментарии закрыты.