Не стоит забывать, что современный обыватель, «средний человек» послевоенной Европы и Америки, стал иным. Бурный научно-технический прогресс, стремительное развитие средств массовой коммуникации и информации, обострившие классовую поляризацию капиталистического общества, вместе с тем сгладили культурно-образовательные различия между отдельными социальными слоями. Эти различия, конечно, не исчезли, но они теперь не столь резко выражены, определенны. Кто нынче не читает газет, не слушает радио, не смотрит телевизор? Волей-неволей верхушки культуры стали всеобщим достоянием. В этом есть свои положительные стороны, но не меньше и отрицательных — мещанской публикой воспринимаются не глубинные основы науки и философии, а именно верхушки, эрзац знаний. Современный обыватель обо всем имеет свое представление и понятие, он кажется себе ужасно умным и образованным. Теперь он, к примеру, не шарахается в сторону при имени Зигмунда Фрейда. Ему известно, что Фрейд— «величина». Более того, нынешний обыватель, особенно в богатой Америке, едва у него расстроятся нервы, обращается за помощью к психоаналитику.
Вот что пишет по этому поводу известный прогрессивный философ Г. Уэллс: «…Можно определить, что за минувшие 35 лет психоанализу подверглось от четверти до полумиллиона человек. Это относится только к членам фрейдистской Американской психоаналитической ассоциации ортодоксально-ревизованного направления, из года в год проводившей анализ в течение че- тырех-пяти дней в неделю. Миллионы других американцев самых разнообразных профессий прошли через психотерапевтическое лечение более или менее фрейдовской психоаналитической ориентации. Такая психотерапия составляет второй канал прямого фрейдовского влияния на американское сознание» *. По мнению Уэллса, фрейдистские идеи пропитали «всю национальную культуру» Соединенных Штатов Америки2. Речь, конечно, идет о культуре буржуазной, еще полвека тому назад презрительно отвергавшей фрейдизм.
Не удивительно, что в современных условиях видоизменяется и массовая художественная культура, которая начала включать в себя такие философские, этические и эстетические идеи, которых она раньше боялась больше чумы. В частности, и мысль об амбивалентности человеческой натуры, бывшая прежде достоянием только высокой культуры, а также, в своем декадентском варианте, культуры элитарной, высоколобой, стала расхожей идеей массовой культуры, эстетическая неоднородность которой неуклонно возрастает с каждым годом, а идеологические цели остаются неизменными. Главная из них — духовное оболванивание личности.
Более того, идея сложности человека, взятая в ее упрощенном, преимущественно биопсихологическом виде («под Фрейда» или «под Сартра»), вбивается ныне в сознание обывателя железными гвоздями. И не только искусством, но и всеми другими средствами массовой информации.
Это — полезная правящим кругам, удобная идея. Она позволяет объяснить убийство Джона Кеннеди одними лишь фрейдистскими комплексами, владевшими будто бы Освальдом Ли с раннего детства. В таком же «психоаналитическом» духе можно истолковать и гибель Мартина Лютера Кинга, Роберта Кеннеди, восстания негров в гарлемском гетто, студенческие волнения… И, нечего скрывать, десятки миллионов людей верят ныне этим, по форме своей вполне «научным» разъяснениям.
Так утверждается общий принцип интерпретации общественных явлений, следуя которому можно объяснить социальные пороки и язвы буржуазного строя — войны, преступления, акты насилия — асоциальными, «вечными», биопсихологическими факторами, апеллирующими в конечном счете к изначальной сложности человеческой натуры.
Псевдопсихологические, по существу, спекулятивные фильмы при всей их кажущейся чужеродности «тарзаньим» фильмам находятся в русле массовой буржуазной культуры, в кругу реакционных и антигуманистических идей. Это с одной стороны. С другой же — такие идеи, пронизывающие ныне всю идеологическую атмосферу капиталистического общества, оказывают немалое влияние на умы действительно крупных, талантливых художников, которые порою создают произведения, представляющие сегодня радость для снобов и попадающие завтра в силу своей философской и эстетической аморфности в жернова массовой культуры.
Было бы, конечно, ошибочным утверждать, что каждый автор психоаналитического фильма идет на сознательный конформизм с буржуазным обществом. Но слишком часто грани между «третьим кино» и коммерческим кинематографом начинают стираться. А это означает дальнейшую нивелировку, осреднячивание культуры, осуществляемое как «снизу», так и «сверху»-
Возьмем, к примеру, фильм Б. Уайлера «Коллекционер». Это не характерное для него произведение, но симптоматичное с точки зрения общих процессов развития современной культуры. Герой его — маньяк, превративший свой дом в тюрьму, куда он привозит де- вушку-студентку. Он хочет, чтобы та не просто отдалась ему физически, а по-настоящему полюбила его. Он подробно излагает девушке свое «кредо» обычного, рядового человека, каким он себя считает. Он яростно осуждает современное модернистское искусство, видя в нем насмешку над народом, упрекает свою пленницу в аристократизме, снобизме, высокомерии. В конце концов он замучил девушку и, запрятав ее труп, начинает охоту за другой.
О чем же этот фильм, местами скучный, а временами захватывающий? О сложности человека — на этот раз человека толпы, обиженного на весь мир. Но каков нравственный смысл истории, рассказанной Уайлером? Да, грубо говоря, никакой. Фильм способен заставить зрителя удивиться: поди-ка, на что способен безобидный коллекционер бабочек. А что дальше?
Этот же вопрос невольно задаешь себе, посмотрев фильм другого талантливого режиссера — француза Д. Фаржу «Глаза без лица».
Врач, владелец крупной клиники, работает над актуальной медицинской проблемой — пересадки лицевых тканей. Его собственная дочь изуродовала свое лицо в результате автомобильной катастрофы, он хочет сделать ее снова красивой, а значит, счастливой. Однажды такого рода операция ему удалась. И вот теперь его ассистентка заманивает в клинику девушек, с лица которых наш герой заживо сдирает кожу и пересаживает ее своей дочери. Одна неудачная операция следует за другой, количество трупов растет. А его милая, нежная дочь, вынужденная носить маску, в отчаянии. Изверившись в хирургическом мастерстве отца, она убивает ассистентку, освобождает очередную жертву, а вместе с нею собак из вивария. Собаки загрызают своего мучителя. Нетрудно заметить, что автор фильма «Глаза без лица» знаком с книгами Камю и Достоевского. Его герой страдает неуемной гордыней духа, считает, что ему все позволено; он находится во власти слепых и темных сил, начисто лишен чувства ответственности перед людьми. Но в фильме нет и тени гуманистического пафоса Достоевского, как нет в нем и экзистенциалистской тревоги за судьбы человечества.
Комментарии закрыты.