В фильме, в котором много смелых, в духе новейшей «немецкой волны», эротических сцен, срезаны, в сущности, действительно острые углы проблемы. В нем ничего не говорится о социальных корнях наркоманст- ва, и само оно рассматривается как рискованное увлечение, приносящее изысканное и неожиданное наслаждение, за которое, если вовремя не остановиться, приходится расплачиваться жизнью: герой фильма погибает. Что ж, такая физиологическо-психологическая трактовка вопроса отнюдь не задевает идеологических и политических устоев буржуазного общества. Разве само это общество в лице своих официальных институтов не выступает против наркоманства, не борется с ним? «Левизна» режиссера оказывается на поверку весьма внешней, а после Шёмана и Циммерман и довольно «пресной»…
По уровню художественного мастерства фильм «Еще» чуть выходит за рамки коммерческого кинематографа. В плане социально-культурном лента Б. Шредер показывает, что ныне грани между эстетически сложным и эстетически простым стали более подвижными, чем когда-либо. Этот факт уже привлек внимание наших критиков, отмечавших, что между различными слоями западного кинематографа происходит своего рода взаимообмен художественными приемами. Например, в некоторых вполне коммерческих, развлекательных фильмах неожиданно встречается монтажная фраза а 1а Годар, а серьезный, проблемный фильм насыщается изображениями сексуальных сцен. Это верное наблюдение.
Но стоит иметь в виду, что в какой-то степени диффузия приемов существовала всегда. Крупный план, изобретенный великими мастерами немого кино главным образом для более глубокого проникновения во внутренний мир героя, стал очень быстро излюбленным средством показа актов насилия. Да, собственно, во все времена ремесленники от искусства кормились яствами со стола, накрытого большими художниками. Теперь же мы сплошь и рядом встречаемся не только с диффузией приемов, но и взаимопроникновением идей и концепций.
Конечно, такое взаимопроникновение имело место и раньше, в XIX веке: между отдельными слоями культуры никогда не существовало абсолютно непереходи- мых барьеров. Гоголь сосуществовал, а порою и «смешивался» с «милордом глупым». Живопись передвижников разменивалась эпигонами Репина и Крамского на лубочные, псевдонародные картинки, украшавшие комнаты провинциальных телеграфистов. Но все-таки в XIX веке, как и в первые десятилетия XX столетия, различие между искусством высоким и беллетристическим, массовым, было значительно более определенным и рельефным. Это в конечном итоге объяснялось тем, что тогда социально-классовая дифференциация общества была практически адекватной дифференциации культурно-образовательной.
Не случайно, что именно в конце прошлого — начале текущего века получили особое распространение элитарные концепции искусства, обоснованные затем в работах О. Шпенглера и Ортеги-и-Гассет. В частности, последний делил все современное ему искусство на два не сообщающихся друг с другом направления. Одно — для духовной элиты, другое — для широких масс. Реальной моделью для теоретических конструкций Ортеги-и-Гассет служило прежде всего развитие пластического искусства, его резкое распадение на нонфигура- тивную и фигуративную живопись и скульптуру. Нон- фигуративная, новая живопись (как и новая музыка), поэзия были, по мнению философа, обречены на непопулярность в народе: «…новое искусство имеет массу против себя, и оно всегда будет иметь их против себя. Оно, по существу, чуждо народу; более того, оно враждебно народу».
В нашу задачу не входит анализ эстетических воззрений Ортеги-и-Гассет. Отметим лишь, что развитие художественной культуры на Западе внесло существенные коррективы в его теоретические прогнозы. Наряду с углублением разрыва между «аристократическим» и «массовым» искусством возникла тенденция к их сближению, смешиванию. Это выразилось уже в том, что изменилось отношение широкой публики к абстракционизму, к новой музыке, к авангардистской поэзии и кинематографу.
Как справедливо отмечает советский литературовед Я. Засурский, «в последние годы появилась новая разновидность бульварной литературы, которая рассчитана уже на более взыскательную публику, чем домашние хозяйки, и потому упакована в модернистские футляры. Это так называемый «аванкитч», что в русском переводе буквально означает «авангардистская халтура»… Бульварная литература ныне обогатила арсенал своих литературных средств штампами, заимствованными у модернистской литературы, но штампы не перестали от этого быть штампами».
В наше время репродукции картин Кандинского, Пикассо, Брака, Клея расходятся в миллионных тиражах, а оригиналы оцениваются в десятки, если не в сотни тысяч долларов. Еще совсем недавно продюсеры отказывались финансировать постановки режиссеров-авангар- дистов, теперь же некоторые из их фильмов пользуются значительным кассовым успехом. Словом, интерес широкой публики к элитарным формам в искусстве несомненен — другой вопрос, насколько он серьезен и глубок.
Комментарии закрыты.