Известно, что в американском искусстве и литературе обесчеловечивающий человека эгоизм собственников нередко становится предметом острых критических изображений, наполненных «гроздьями гнева». Но еще чаще взаимонепонимание и вражда собственников, жестокость и скотство изображаются как вечное проклятие рода человеческого, неустранимые свойства людской натуры. На фоне такого рода изображений не бросаются в глаза своей безнравственностью произведения, в которых сюжеты и мотивы, демонстрирующие жестокость, становятся элементами стилизации — вводятся в искусство как признак его современности. Происходит еще одна деформация художнического зрения: своекорыстие и жестокость отделяются от своих корней, а художник и думать не хочет о том, какой опасной игрушкой он играет, смакуя жестокости,— голоса совести и здравого смысла заглушаются шумом голливудских салонов, делающих моду.
Характернейшей особенностью современного искусства американской буржуазии является коммерчески- ярмарочное и салонно-развлекательное использование мотивов жестокости. Помимо моды и в союзе с нею тут действует циничный закон торгашей: «деньги не пахнут». Но проявлением буржуазности является и «драматическое» использование мотивов жестокости. Во многих «серьезных» произведениях жестокость, оторванная от своих социальных корней, выступает как некая метафора вселенского зла. Через изображение непреодолимой и непонятной жестокости художник передает свой страх перед жизнью, рождающий истерию мысли, чувство безнадежности и отчаяния.
Слов нет, даже такое «испуганное» изображение действительности в каких-то своих моментах перекликается с реалистической критикой мира собственности — хотя бы тем, что, по-своему, тоже разрушает иллюзии буржуазного благополучия, тоже противостоит рекламному искусству голливудского стиля. Но дека- дентски-истерическая критика действительности бьет и по протестантам, борцам, внушая читателям и зрителям ядовитую идею тотального поражения человека, полной безнадежности любых попыток изменить жизнь.
В обоих случаях — и тогда, когда жестокость становится игрой, приманкой, и тогда, когда драматически изображается как раковая опухоль безумного мира,— художник не отдает себе отчета в реальном звучании и действии создаваемых им произведений. Между тем помимо тех смыслов, какие художник вкладывает в образы жестокости, она, эта жестокость, существует как одна из реальностей бытия — и произведение искусства может мешать или помогать ее распространению.
Сказанное имеет отношение и к фильму «Космическая Одиссея» — при всей внешней отдаленности его сюжета от трагедии на вилле Романа Полянского.
В одном из комментирующих фильм интервью Стэнли Кубрик заявил: «Все, что выходит за пределы человеческого понимания, является чудом и манит меня». Какие же тайны космоса привлекли его на этот раз? И только ли космоса?
Фильм начинается сценами «на заре цивилизации»: волосатые наши предки гоняются за пищей, играют, дерутся, кто-то из них бросает вверх обглоданную кость; летящая кость высвечивается как некий символ—камера внимательно прослеживает ее полет… В заботах о пище первобытные существа и внимания не обращают на некий таинственный монолит, возвышающийся около их становья.
Появление монолита уже в самом начале фильма настраивает зрителя на определенную волну: ясно, что речь пойдет не об истории освоения небесных высей — от полета обглоданной кости до межпланетных путешествий, а о философских проблемах и тайнах земного бытия человека.
Автор романа, по которому снят фильм, Артур Кларк исходит в своем сочинении из того, что уже доказанная безграничность научно-технического прогресса дает нам право предположить, что на других планетах существуют более развитые цивилизации, чем наша: ведь солнце — молодая планета, есть во вселенной неизмеримо более старые. И, возможно, в тех, иных цивилизациях живут существа, которые уже могут «видеть» все, что происходит во вселенной, включая нашу Землю. И могут вмешиваться в дела и судьбы обитателей Земли. В результате внимательных наблюдений они поняли, что человечество катится к катастрофе. Если они сами уже прошли через опасные стадии развития и не допустили самоуничтожения, значит, их агрессивные инстинкты не столь уж велики. И потом: несоизмеримость сил не позволяет им рассматривать нас в качестве потенциальной угрозы. Они просто наблюдают. Возможно, даже задумываются о нашей способности пройти полосу опасностей и подняться до их уровня.
Комментарии закрыты.