Альберто Моравиа считает фильм иррациональным, а образы его внутри себя не развивающимися, статичными. Вообще говоря, итальянская критика отнеслась к «Сатирикону» довольно сдержанно.
В то же время во всех отзывах на картину отмечается ее необыкновенная пластическая выразительность, та смелость, с которой Феллини и декораторы фильма воссоздают петрониевский Рим, увиденный глазами че- лрвека XX столетия.
Это действительно особенный Рим. Вовсе не статуарная, гармоничная, строгая античность триумфальных арок, Колизея, величественных скульптур. Петрониевский «вечный город», а Феллини довольно верен литературному первоисточнику, многоязычен, пестр, груб, хаотичен. Тон повседневной жизни в нем задают не просвещенные философы и художники и не строгие сенаторы типа Катона-старшего, а вульгарные нувориши вроде вольноотпущенника Трималхиона. Эпизод пира у этого выскочки, равно как и сцены в публичном доме, являются символом той распущенности нравов, которая стала уже обычной нормой общественного поведения. Столь же обычны и даже естественны для персонажей фильма предательство, измена, алчность, мошенничество, насилие. Емкими и жуткими аллегориями нравственного и социального упадка служат фигуры различных монстров и чудищ, которыми густо насыщена лента Феллини. Упадка не только и не столько римского, нероновского, сколько современного общества.
Сближение века ушедшего и нынешнего в фильме самоочевидно. Все уже было в этом мире и все возвращается на круги своя. Сексуальная революция? Не ново. Распад личности? Было. Бунтарство молодежи? Она всегда бунтовала…
Феллини сказал в одном из своих интервью: «Человечество остается все тем же, главные характеры (типы) истории не меняются. Энколпия и Аскилта, двух студентов, наполовину буржуазных провинциалов, наполовину битников, мы можем увидеть сегодня на ступеньках площади Испании в Риме или в Париже, Амстердаме и Лондоне. Они переходят от одного приключения к другому, даже к самому безрассудному — без малейшего угрызения совести, с естественным простодушием и великолепным жизнелюбием двух молодых животных»1.
Да, несомненно, в «Сатириконе» дана обобщенная картина кризиса мировой цивилизации. Это кризис бездуховности, о котором с болью и гневом говорил Феллини и в «Сладкой жизни» и в «872». Но, увы, в «Сатириконе» не ощущается даже попытки нащупать выход из кризиса, обрести «берег надежды».
В фильме есть поразительный эпизод в пинакотеке, куда случайно забредает герой. Великолепные картины, фрески, скульптуры. В них воплощены ум, страсть, гений замечательных художников. Даже Энколпий, это «молодое животное», не мог не почувствовать силу великих творений искусства. Но Феллини вслед за Пет- ронием спешит насытить наше восприятие ядом скептицизма. Бедно одетый, растрепанный старец — поэт — говорит Энколпию: любовь к искусству никого еще не обогатила. И вообще, какую ценность имеет оно в мире, где все дурно и скверно.
Лишь Красноречье одно, в одежде оледенелой, Голосом слабым зовет забытые всеми Искусства.
Пессимизм Феллини в «Сатириконе» стал тотальным и категоричным. Правда, автор «Дороги» настолько крупный, ищущий художник, что о нем, о путях его духовного развития нельзя выносить скоропалительных суждений. Но сегодня отрицающее, мефистофельское начало в его мироощущении и творчестве поглотило начало фаустовское, созидающее.
Комментарии закрыты.