О том, что треть сотрудников каждого департамента нашей компании придется сократить, мы узнали из головного офиса. Прибыли у нас были неплохие.
Но, говорят, незадолго до кризиса глава глобальной корпорации (частью которой была и наша маленькая, но успешная фирма), который базировался где-то в Лос-Анджелесе и которого я никогда в жизни не видела, накупил непрофильных активов то ли на Ближнем Востоке, то ли еще где. В общем, в подробности я не вдавалась. На работу эту я устроилась только месяца за три до массовых сокращений, то есть была самым «молодым звеном». Это автоматически делало меня кандидатом на вылет: как говорится, «последний вошел — первый вышел». Так что я просто сразу начала паковать вещи.
Трогательное письмо о том, как компании тяжело прощаться со своими работниками, нам разослали чуть ли не за месяц до самих предположительных увольнений. В нем четко разъяснялись критерии, по которым будет проводиться отбор. Аттестация проходила в несколько этапов. Затем, собственно, пришел день увольнений. Всем сотрудникам нужно было сидеть и ждать телефонного звонка. Тех, кто набрал меньшее количество баллов, приглашали в небольшую комнатку, где уже сидел глава HR, управляющий директор и супервайзер. Наконец очередь дошла и до меня.
К этому моменту все трое увольняющих были в явном миноре и уже чуть не плакали. В конце концов, это тоже испытание: целый день людей увольнять.
«Наши критерии были… — начал HR. — И, надо отметить, ваш рейтинг в соответствии с ними довольно высок. Однако по продолжительности работы в компании…»
«Да ладно, ребята. Я все понимаю. Надо так надо», — подбодрила я увольняющих. Они явно вздохнули.
«Но мы хотели бы предложить вам доделать проект, который вы сейчас заканчиваете, — вот это уже был совершенно неожиданный поворот. — Для этого потребуется около четырех месяцев. За это время HR-служба подыщет вам работу в других подразделениях корпорации. Как вы на это смотрите?» Смотрела я на это отлично.
Вот, в общем, и все. Так меня уволили (равно как и многих других сотрудников компании). Впрочем, всех нас тем или иным способом взяли обратно (либо предложили должности в других подразделениях корпорации). Ушли в основном те, кто не хотел работать, явно и постоянно демонстрируя это свое нежелание на протяжении нескольких лет. Ушли они, получив солидную компенсацию, многочисленные извинения, благодарности, подарки и пожелания удачного трудоустройства. Возможно, так увольняли не во всех компаниях. Но во всяком случае факт остается фактом: британские организации очень долго выбирают сотрудников, но при этом с крайней неохотой расстаются с ними.
Британские работодатели нанимают сотрудников с большой осторожностью, в том числе потому, что уволить нерадивого работника до последнего времени было практически невозможно. Равно как и заставить людей работать больше, нежели положено по законодательству, то есть больше восьми часов в день. Нет, конечно, некоторые компании (к примеру, инвестиционные или юридические) ставят в контракт «ненормированный рабочий день». Но переработки оплачиваются либо по часам, либо в виде бонуса. А уж если работник решит, что его непрекращающийся насморк, пониженный иммунитет или сколиоз вызваны работой, то получит полное право подать в суд по причине «эксплуатации».
Разумеется, так было не всегда. Последний «бастион» длинных рабочих часов и неоплачиваемых переработок — журналистика — пал в 1960-х после ряда забастовок сотрудников Би-би-си, которым в один прекрасный день надоело вкалывать с утра до ночи. Решив, что журналисты — тоже люди и их день должен быть продуктивным, а не бесконечным, они вышли на улицы. В результате сейчас, в отличие от своих российских коллег, большинство тружеников пера и микрофона в Британии работают не больше восьми часов.
Комментарии закрыты.